Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2003
. . .
Еще темно и так сонливо, что говорить невмоготу. И берег спит и ждет прилива, поджав колени к животу. Желтее корки мандарина, на самом краешке трамплина встает на цыпочки звезда. И, словно вплавь, раздвинув шторы, еще по локоть кистеперый, ты возвращаешься туда, где в раскаленном абажуре ночная бабочка дежурит, - и свет, и жизнь, и боль впритык! Ты возвращаешься в язык, чтоб слушать - жалобно и жадно - рассвет, подвешенный за жабры, морской паром, по леера запруженный грузовиками, грушёвый сад, еще вчера набитый по уши сверчками! Простор надраен и вельботен, и умещается в горсти. И ты свободен. Так свободен, что некому сказать: "Прости...". . .
Мой милый друг! Такая ночь в Крыму, что я - не сторож сердцу своему. Рай переполнен. Небеса провисли, ночую в перевернутой арбе, и если перед сном приходят мысли, то как заснуть при мысли о тебе? Такая ночь токайского разлива, сквозь щели в потолке, неторопливо струится и густеет, августев. Так нежно пахнут звездные глубины подмышками твоими голубыми; уже, наполовину опустев, к речной воде, на корточках, с откосов - сползает сад - шершав и абрикосов! В консервной банке - плавает звезда. О, женщина - сожженное огниво: так тяжело, так страшно, так счастливо! И жить всегда - так мало, как всегда.