Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2002
. . . Разве не эту женщину должен любить мужчина, живот которой ему захочется изучать, как глобус, чтобы знать (так верят очертаниям Австралии и Америк) изгибы материка, растущего в материнских водах — в подробностях — до уложенных кулачками пальцев, из которых все десять пока еще безымянны, и обещать, что всем им от сороки-воровки достанет каши. Разве не эту женщину должен любить мужчина, к почвам которой, как к травам родины, приникают после разлуки и проникают в недра — для встреч запретных с плодом отчей щедрости — легко, чтобы не встревожить то, что двадцать недель назад было высеяно в поте лица и тела, а сегодня на УЗИ уже распознается как “будет мальчик”. Разве не эту женщину должен любить мужчина, в которой от кратера к середке дышащего вулкана, изо дня в день, по неровно вздрагивающему жерлу, лавиной сходит благая весть о жизни: “О жено! се, сын твой”. Ожиданье томит: двести восемьдесят дней назад наступил час человека! Разве не эту женщину должен любить мужчина, которая питает в аквариуме рыбку — родной зародыш — золотую — плоть (воплотившееся, исполненное желанье), тельце, преисполненное жажды предвидимого света, святым свойственной... и близоруким — у кромки смерти. Разве не эту женщину должен любить мужчина, с которой (как во всем) контрапунктом, в лад и одновременно, они будут просыпаться в радости, помноженной на тревогу, от стука нетерпеливой ножки в бок их общего барабана? Разве не эту женщину должен любить мужчина, в которой (только!) будет дано ему засыпать невинным — с уставших уст сознанья роняя: “теперь-можно-и… теперь-можно…” Разве не эту женщину должен любить мужчина, с которой просто... . . . Один-ночество — один ночью в переполненной чужим (не чуждым) отчаянием палате. Сто человек, готовы разделить кажущуюся моей силу, там — за стеной больницы. Кому нужна твоя слабость? Маме, маме, маме и… раз, два, два с половиной. Тут о расплате хнычут одни, другие не понимают — за что, прочим нечем думать. А во сне мне снится белый, как судно, голубь — небесное суденышко, норовящее бросить якорь (и/или что-то похожее) на простые простыни, на разбросанное в них тело: болью — в клочья; стоны, попавшие в сон случайно, заблудившиеся в коридоре, в белой от хлорки пыли, как многоточие или точка, — для кого-то Судный день наступает сегодня ночью. Это банально, но в сущности моя слабость нужна одному Богу, Сыну, Святому Духу, чтобы было куда войти Его Силе; тьма моей ночи — чтобы наполнить ее Светом; к зрачкам — окно иконы, раковину Евангелия прижать к задраенному грехом уху, а о-диночеств-о, буквой “о” замкнутое в кольцо, — чтобы могла с Ним обручиться. В этом духе, выходя из больницы — тюрьмы (то есть исправительного учреждения) для боли, из которой она освобождается неисправленной по амнистии, без прошения о помиловании, будет что разделить с теми, кто твое разделить не имеет воли. Бог простит. Не меня. В телефонной трубке, как ком в гортани, застревает мое прощение.