Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2002
.
Полузакрытые сентябрьские глаза.
Картошку откопав, мы медленно уходим в землю:
Торчат повсюду руки, бьются тени — мелькнет и гаснет под ногами,
Лишь женский силуэт один дрожит в прозрачном воздухе и тесном.
А всю неделю шли дожди. Теперь вот скачет
Козленок алый по небу, но так далеко.
Но тут у нас холодный свет и синий,
Да зайцы рыжие в лесу, да лают где-то птицы.
.
Где-то крыши запорхали,
Где-то дом несется мимо
И с размаху на колени
Припадет и зарыдает.
Синева легла на лица
Перепутанных прохожих.
Только девочки смеются,
Отлетая в мерседесе.
Пыль в очах, и под колеса
Пыль на стенах и деревьях,
И холодный раскружился
В октябре бесшумный ветер.
И растрепанные домы
Убегают в перспективу
И свободно и бездумно
В воду падают, как птицы.
.
Как тряпка мокрая, в шкафу зерцало виснет.
Рукой прозрачной провела по стенам
Машина, возвращаясь, видно,
С ночной попойки —
И закачались, зыбкие — как будто в корабле
Плывем, а не летим в планете.
Змеятся рыбы между звезд, галдят
И трогают лицо руками.
Какой тут сон! Крылатый мальчик
Один лишь спит, прикрыв две чудных ночи —
Два глаза, полных звезд и ветра.
Дыхание скитается по стенам.
В ночном поезде увожу сына на Урал, в чужую семью
Мальчик руку положил
На затылок мне. Смеется.
Пролетают города.
Далеко горит звезда.
Поезд вьется сквозь туман,
По снегам к востоку мчится.
Весь вагон во сне храпит.
Проводник один не спит.
Вон фонарь легко поплыл
От окна, вращая глазом.
Провода кругом висят.
Далеко наш Ленинград.
Где-то бегают за водкой,
Заедают бутербродом.
Окна темны. Ночь тиха.
Нет, не слышно петуха.
На колени встану. Вьюга
Бьет крылом по мерзлым окнам.
Тени бегают с мешком
Вдоль перрона прямиком.
Словно Дант в снегах России.
Ты ль, Вергилий, пальцем тычешь
Мне в окно? Туман, туман.
В нем повис подъемный кран.
Крик. Опять вагон трясется.
Тени гибнут. Фонарями
Разукрашено окно.
Вспышка. Крик. Опять темно.
Так и едем. Храп на полках
Запредельный, как за Стиксом.
Только мальчик мой живой
мне кивает головой.
.
Совсем во мраке потерявшись,
На лестнице рябой и полной мыла,
Где двери брякают, как пьяный дворник,
И пляшут по углам нагие сквозняки,
Я жду тебя. Стучат копыта.
Мелькнуло злое за углом чужое платье.
И вот летим. Направо. Вверх. Над крышей.
И снова падаем, звеня стаканом.
В постели слушаю радио
Дожди в Испании, дожди в Париже,
И нервно бегают по улицам вороны.
Француз лопочет, бьет крылом испанец,
Европа, что поделаешь, Европа.
А здесь в постели Петербургской тихо.
Далеко дремлет лампа на столе, пылятся книги,
И рукопись ворчит, скрежещет буквой,
Как будто не моей рукой возникла.
Поет, вздыхая, темный итальянец
В приемнике, от гордости раздутом.
Но вот Москва далекая вплотную
Придвинула лицо и громко дышит.