Вступительное слово и перевод Д.Кузьмина
ВМЕСТЕ С ГРЕШНИКАМИ, СРЕДИ ЗВЕРЕЙ
Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 1999
ВМЕСТЕ С ГРЕШНИКАМИ, СРЕДИ ЗВЕРЕЙ Чарльз Резникофф (1894-1976) родился в Бруклине в семье русских евреев, незадолго до того обосновавшихся в Новом Свете. Рос одиноким — в квартале, где агрессивный антисемитизм был строгой нормой; так закладывалось национальное чувство, сделавшее его спустя десятки лет главным в американской поэзии певцом и плакальщиком Холокоста. Школу окончил тремя годами раньше сверстников, шестнадцати лет поступил в университет — учиться журналистике, но с твердым намерением стать писателем. Однако быстро разочаровался в выборе: новости и сенсации оказались юному Чарльзу неинтересны — его интересовали, пользуясь выражением Эзры Паунда (вскоре ставшего для него первым образцом поэта), лишь «новости, которые всегда будут новостями». По настоянию родных Резникофф окончил-таки юридический факультет, недолго практиковал, а затем, ради свободного времени для литературных занятий, оставил юриспруденцию и сделался разъездным торговцем. Впрочем, как увидим, и юридическое образование скажется в его творчестве.
Дед Резникоффа Иезекииль тоже был поэтом. Он складывал песни, скитаясь по российской глубинке в поисках лучшей жизни. После его смерти ворох рукописей остался вдове, и та их все сожгла — на всякий случай… С тех пор как Резникофф об этом узнал, он стал все свои тексты обязательно печатать, хотя бы крохотным тиражом, без всякого расчета на читателя (печатный станок был поставлен в подвале родительского дома). Первый такой сборник датирован 1918 годом.
Ранние стихи Резникоффа — это крохотные зарисовки, с равным вниманием обращенные на любые проявления окружающей повседневной жизни: от наклевывающихся почек до перебранки фабричных работниц. И когда американский критик Бертон Хэтлен пишет о свойственной поздним имажистам «поэтике присутствия», в рамках которой «слова сохраняют абсолютную верность вещам, в их чувственной непосредственности», — это про Резникоффа:
Котенок, расплющенный колесами,
больше тебе не прятаться за мусорными ящиками.
Однако в круг имажистов Резникофф чуточку опоздал (пик их популярности — середина 10-х годов), а потому на добрый десяток лет его поэзия осталась практически неизвестной читателю. За эти годы сама поэтика его несколько изменилась: зарисовки постепенно разворачиваются в микроновеллы, герой которых совсем не обязательно совпадает с авторским лирическим «я», в полный голос начинает звучать еврейская тема. В это же время Резникофф пробует себя в драматургии.
В самом начале 30-х гг. несколько молодых авторов, ориентирующихся на имажизм 1910-х, прежде всего на Паунда и Уильяма Карлоса Уильямса, привлекают Резникоффа к формированию группы поэтов-объективистов и ее издательства «Objec-
tivist Press». Февральский номер известного американского журнала «Poetry» за 1931 год был, благодаря настоятельной рекомендации Паунда, целиком отдан в руки 26-летнего лидера объективистов Луиса Зукофски. Представительная публикация в этом номере сделала имя Резникоффа известным в литературных кругах. Однако как раз в это время американцам стало не до поэзии: грянула Великая депрессия. Резникофф по-прежнему работает коммивояжером, пишет сценарии для Голливуда, редактирует юридическую литературу… И со всей возможной остротой ловит доносящиеся из Европы отзвуки надвигающихся бедствий:
Я всегда оказывался вместе с Ноем и животными,
в тепле и уюте ковчега,
а теперь —
как же это? —
неужто и мне предстоит
захлебнуться волной ледяной,
вместе с грешниками,
среди зверей, напрасно искавших спасения на холмах и на скалах?
(«Письмо», 1941)
Потрясения военной эпохи заставляют Резникоффа двинуться гораздо дальше по пути, намеченному им в 20-30-е годы. Он тяготеет ко все более крупной форме и ко все большей документальности. Итог творчества Резникоффа — гигантские поэмы 60-70-х: «Завещание: Соединенные Штаты, 1885-1915» и «Холокост». Это композиции из множества фрагментов, представляющих собой выполненные предельно сухим, лаконичным языком переложения судебных протоколов: первая поэма — американские уголовные дела за 30 лет, вторая — Нюрнберг и процесс Эйхмана. Автор никак не комментирует рассказываемое
— он только держит ритм, разбивая текст на стихотворные строки, управляет дыханием читателя, заставляя это дыхание учащаться и пресекаться… И этот род поэзии, по мнению американского критика Чарльза Бернштейна, самый внятный ответ на вопрос Адорно о возможности поэзии после Освенцима.Резникофф умер в 1976 году, успев поучаствовать в подготовке полного собрания своих стихотворений. Его слава никогда не была громкой, но его место в американской поэзии — «прочное звено», если использовать замечательное выражение Ходасевича. Ранние миниатюры Резникоффа осмысляются сегодня как первая подготовка почвы для бурного послевоенного развития англоязычной традиции хайку; поздний Резникофф — как непосредственный предтеча битников (сам Аллен Гинзберг в «Плутониевой Оде
« говорит о себе и своих собратьях как о поэзии «после Уитмена и Резникоффа»). Думается, ясность, простота и отчетливость поэтического голоса Резникоффа сделают его слышным и на сегодняшнем российском поэтическом театре.Дмитрий Кузьмин
