Михаил Малов
Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 1999
Михаил Малов ОТРЫВОК Вздыхало небо, как гармонные меха. Раскачивались звезды с плавностью пружинной. Сушились марлевые облака, В прорехах, швах, забрызганные грязью жирной. Как глаз усталого ныряльщика, красна, Едва всплывала над лесною кромкой Бессильная распухшая луна. Метеориты чиркали так громко, Что невзначай мог оглушить их треск. Разорванный сапог, росы напившись, хлипко Ворчал в ночи, ловил небесный блеск. Я шел домой с блаженною улыбкой...БЫТ И БОГ Слишком близко
к туалетному ведру, где скомканный пипифакс, сморщенный презерватив, пользованные бумажные подгузники, тампоны и гигиенические пакеты;
к облупившейся краске на потолке, мокрому полотенцу, пахнущему половой тряпкой, к стиранным носкам, сохнущим на дверной ручке;
к подгорелым молочным пенкам, обуглившимся вермишелинам, спичкам, кусочкам картошки и лука, пятнам грязного жира на кухонной плите;
к загаженному лифту, проломленному почтовому ящику с позавчерашней газетой, к бесконечному ожиданию трамвая на заплеванной остановке;
к изнуряющему ежедневному сопоставлению содержимого кошелька с цифрами ценников;
к назойливой, как изжога, зависти к чужой зарплате, квартире, даче, машине, любовнице, шубе, валюте, загранпоездке, самоуверенности, связям, власти (список можно продолжить или вообще не читать).
Слишком близко…
И потому черные буквы на белой бумаге часто кажутся праздной забавой бездельника (без разницы — нищего или бесящегося с жиру).
Но когда осточертеет, обрыднет, остопиздит закручивать гайки, сверлить зубы, продавать ворованный кабель, кропать отчеты, выгуливать собак и детей; когда элементарная жизнь утрачивает хоть какой-то смысл, остатки смысла, видимость смысла, вослед за отчаянием приходят они: ямбы, амфибрахии, дольники, тактовики, аллитерации, ассонансы, реминисценции, твердые формы и вольные, тропы, синекдохи, анафоры, оксюмороны, — и отцеживают из душевной мути черные буквы на белую бумагу.
И посрамленный матерьялизм отступает.
А все ж неведомо, когда мы ближе к Богу.
ХОДИКИ В городке, где ничего не происходит, Ходики по вечерам заводит Старая-престарая старушка С личиком, как яблочко печеное. У старушки ветхая избушка, В ней окно закатом золоченое. Повязав платок, надев цигейку, Бабушка садится на скамейку Поджидать, когда придет соседка Фекла С кучею последних новостей: Что пожухла в огороде свекла, Зять достал поллитру и костей; Иль еще чего-нибудь похлеще: Васька, Федькин шурин, из Заречья, Пережрамши у Семена на поминках, Гнался с топором за Кольшей И был сдан милиционеру Нинкой, Да, Нинкой, новой почтальоншей. До ночи грохочут танцы за рекою. Слабою дрожащею рукою За цепочку поднимает гирю Бабушка Варвара Христофоровна. В небесах бормочет месяц над псалтирью, Звездной соли всем насыпав поровну... В городке, где ничего не происходит, Жизнь проходит так, как жизнь проходит. 1990 Из "СОБАКОВОДЧЕСКИХ ВИРШЕЙ" * Строгач - на шею. В руку - поводок. На выгул! человеческий дружок. По темным улицам, по засранным газонам - Размяться, подышать озоном. Пока собачка делом занята, Тебя лелеять, нежная мечта. * Жена - беременна, собака - на сносях. Жизнь торжествующа, как праздник. Ударим в солнца медный тазик На ра-до-стях! Заползают, затявкают щенки, Сын встанет твердо в колыбели, Как в рубке капитанской корабельной. Как дни легки! Как дни счастливы! Сливы И яблони в цветах. Жена беременна, собака на сносях. Часы - значительны, неторопливы, Минутам и секундам счет, Как золото несметное, течет. Тучн┬ы стада и т┬учны нивы. Щедры в разлитии блаженства херувимы. *** A.С. Кушнеру Вся к осени была наклонена в том августе вторая половина. Холодный, серый, бесконечный дождь на окнах повисал, как мешковина. Малины куст разросшийся в стекло стучал - изнанка байковая смыта - Листом гофрированным и сквозным, лоснящимся, зелено-ядовитым. ... Я в одеяло кутаюсь, знобит: печь бабушка топила ранним утром, Когда я спал; бродил вокруг Морфей, Харон проплыл вдали на челне утлом. Сны древние внушили мне стихи изысканного строгого поэта, В них так же близок Рим, как Ленинград, и сумрачно текут Нева и Лета. Приходит дядя на обед, и терпкий запах ферм, а попросту - навоза, Несет сквозняк, нос морщу недовольно и жеманно, да, такая проза. Но умиротворение, благодаря всему иль вопреки, нисходит на меня. Малины куст... стихи... размеренность дождя... И отпуску еще три бесконечных дня. ПОЧТИ С КИТАЙСКОГО Я не топчу Большого Поля, где все вы, кто с наделом, кто без дела, кто разрыхляет землю, кто удобряет почву, кто поливает чахлые росточки, кто млеет над своей капустой, кто борозду ведет за горизонт, кто затевает драку на меже, кто сам стрижет кусты своей сирени, кто колорадского жука стремится скрестить с коровкой божьей, кто убирает урожай досрочно, соседские воруя огурцы, а кто лежит, поплевывая в небо иль умиляясь сорняку... Я не топчу Большого Поля. Моя тропинка пролегает рядом. Несу смиренно семена, навоз и воду. Надеюсь, что найду себе делянку, Посею и увижу всходы. Плоды, дай Бог, пожнут другие. Я не топчу Большого Поля Литературы.