Владимир Захаров
Опубликовано в журнале Арион, номер 4, 1996
Владимир Захаров
НОВОЕ О ГАММЕЛЬНСКОМ КРЫСОЛОВЕ
Гаммельнский крысолов Не мог взять свое умение из ниоткуда,
Он имел
Учителя, и тот умел
Много больше, чем гаммельнский крысолов.
Тот великий старик
Легко понимал и львиный рык,
И бычий зык, и орлиный клекот,
Был чуть не братом окрестным кротам,
Мыший писк, капель апрельских тамтам,
Майского грома грохот,
Шелестение июльской листвы,
Луны скольжение по волнам
Говорили ему, увы,
Много больше, чем нам.
А гаммельнский крысолов
Был его ученик, один из многих,
Все мы имели учителей строгих
В те года, когда нас любили
Табуны целые нестрогих дев,
Песни лапландской помнишь припев:
«Thoughts on youth are long long thoughts»*
Но прожившие жизнь — не в счет-с.
Итак, гаммельнский крысолов
Был его ученик, среди прочих заметен,
А лучший, не лучший — не говорю,
Нечего прикасаться к нетопырю,
Этот вопрос сложноцветен.
Будущий крысолов
Был положителен, как картофельный клубень,
При необходимости бил в бубен,
Ночевал между двух свинцовых столов,
Узкой его специальностью стали крысы,
А могли бы стать и лисы,
Выбирает ведь учитель, не ты,
Могли бы оказаться кроты.
Все шло хорошо до поры,
Но потом в небесах появились цветные шары,
Стали нарушаться тысячелетние правила игры,
Земля — давать сбои во вращении на оси
(Об этом рассказывать не проси),
Всех тогда знобило,
И молодой крысовед зацвел картофельной гнилью,
В жены взял Лирову дочь Гонерилью,
Винтовку купил отнюдь не крысиного боя,
И даже на бирже играл — представьте такое?
В мире чародейского ремесла
Биржи опасаются как худшего зла,
Она сушит душу, убивает творческий дух.
Тут уж выбирайте одно из двух,
И закономерно
В одно прекрасное время года —
Здравствуй, коммерция и свобода!
А в то время как раз
Везде расплодилось множество крыс,
И на его искусство возник большой спрос —
Где он взял стартовый капитал —
Не мой вопрос,
Но дела быстро пошли в гору,
И, не в укор будет сказано
Всякому рекламному вздору,
Но объявления
«Дератизация. Избавляю от крыс
По новейшей голландской системе.
Эффективно и экологически чисто»
В короткое время
Обеспечили ему под солнышком место.
Система была не голландская, а своя,
Но в разных ответвлениях бытия
Принято разное,
В одних выше всего ценится личный приоритет,
В других — отнюдь нет.
И опять было все прекрасно. Гонерилья
Полюбила форель и поездки в Кастилью,
Купила себе алмазное ожерелье,
И форели на блюде безжизненные глаза
Утверждали правоту азбучного аза.
Но потом вернулись дурные дни,
На болотах зажглись пляшущие огни,
Снова давала сбои на оси Земля,
Новые трупами засеялись поля,
Но он ничего не чувствовал. Был в иной когорте.
Полностью, по уши, в другом спорте.
Он рассуждал — и, казалось, был прав:
«У крыс везде одинаковый нрав,
Несмотря на усилия начальственных лиц,
Крысы не признают границ,
И там, где таможня идет по вагонам,
Крыса всегда прошмыгнет под перроном.
И почему бы не попробовать мне
Себя в более цивилизованной стране,
Где пиво свежей, рестораны уютней,
И где душа ублажается лютней?»
Так он не учел условий момента,
Мало осталось в нем от былого студента!
Тогда и вышел известный пассаж,
Когда его «кинули», он вошел в раж,
Пил шнапс, бормотал:
«Какой я был идиот!
Бюргеры! Я думал, это приличный народ!»
И — стакан до боли сжимая в горсти —
«Всю эту нацию надо бы извести!»
Так, позеленевший от злости весь,
Он обдумывал свою месть.
А надо сказать, что старик-чародей
Был меньше всего злодей,
И запрещал трогать не то что детей —
Вообще людей,
Но молодость наблюдательна,
Любознательность не знает предела,
И им до этики часто нет дела,
Наш герой однажды заметил, что вот
В некоторых отношениях
У людей и у крыс
Почти идентичен генетический код,
И нужно изменить в магической песенке
Лишь несколько нот,
Он даже сказал о том старику,
Но тот отмахнулся,
Отнесся как к пустяку,
Не всегда ведь учитель прислушивается к ученику,
Хотя этот был не худшей руки,
И мог бы выйти и в лучшие ученики.
Шум от данной истории не стихает века,
До инфаркта она довела старика,
Он как услышал — сразу и слег,
«Это я виноват!» А что он мог?
Взгляните на все под другим углом,
Что же, так и мириться с торжествующим злом?
С неотдачей долгов! И за меньшее бьют.
А бесплатно только птички поют,
Так что многие скажут — поступил он нормально,
Круто,
Инфернально,
Но никак не банально!
А шум стоит год от года лютей,
Проходимец! Утопитель европейских детей!
Из какой страны этот скверны сосуд!
Дрянь восточная! Террорист!
Обратился бы в суд!
И ищут его по всем берегам,
Обшаривают и Парфию и Пергам,
Будущую Индию и Китай, настырны, умелы,
Будущие и прошлые времена и пределы,
Каждый город просеивают
И каждый атолл,
Всюду ищет его Интерпол.
Только он давно сменил уже
Внешность, возраст и пол,
Отпечатки пальцев —
Это для него ерунда,
Он давно уже Маша Распутина,
Или другая какая звезда,
Нет, Интерпол
Не найдет его никогда.
И вот гляжу
На вечернюю я зарю
И так думаю,
Так себе говорю
(А гляжу на нее я,
Как вы знаете, сверху вниз):
Может быть, правда, в людях
Слишком много от крыс?
Сколько их ни учили
Не делать, чего не след,
На перемены к лучшему
Надежды, как видно, нет.
Войны идут за войнами,
Теории все презря,
Где он, конец истории?
В него я поверил зря.
А раз она не кончается,
Крысиная их толкотня,
Так пусть их живут как знают,
Пусть обходятся без меня,
Я открыл им много секретов,
Я отдал им множество сил,
Я-то знаю, сколько бессонниц
Прорастает из их могил,
Но песни их слишком громкие
Перестали мне радовать слух,
А дым от их очагов
Не щекочет мне больше нюх,
Я устал с ними нянчиться,
У меня стал портиться нрав,
Земля устала вращаться,
И, видимо, Ницше прав:
Падающего — толкни,
Уходящему — скажи: уходи,
Земля устала вращаться
Внутри моей старой груди.