Олег Чухонцев
Опубликовано в журнале Арион, номер 4, 1996
Олег Чухонцев
ВОЕННЫЙ БИЛЕТ No 0676852
…уже мою вызывали букву. Последнее сняв, я присел на стул,
но ожидание затянулось,
и я как вырубилс —
I
— Зовут! — от сна меня растолкали, молча встал и не помню как
шагнул туда, где в спортивном зале
сидел районный ареопаг.
Они за красным сукном сидели,
архонты наши, кто сам, кто зам,
и нас, раздетых, глазами ели,
а мы толклись, прикрывая срам.
Они сидели, а мы стояли,
и между нами медперсонал
рост, вес, объем груди и так далее
живой досматривал матерьял.
И каждый был абсолютно голым,
не обнаженным и не нагим,
а как преступник перед Престолом,
который в Страшном суде судим.
И гол не так, как натурщик в классе
перед мольбертами обнажен,
а гол насквозь, как в последнем часе
бывает тот, кто на свет рожден.
Я старше был, я учился в вузе
и подлым умыслом был согрет,
что пару месяцев прокантуйся
и все. И белый дадут билет.
Ну не обидно: уже с дипломом,
уже зачисленный в некий штат,
стоять дрожа перед дуроломом,
сжима мысленно автомат.
Не то чтоб страх обуял, однако
с трубою вскакивать и — отбой!
Нет, злее ватника и барака
была казарма с ее кирзой.
И вот в спортзале — прощай, карьера! —
среди расчисленной толчеи
под крестовиною для обмера
стою, глаза подымаю и —
………………………
………………………
………………………
………………………
II
Мы с ней учились и жили рядом и, говорили, я нравлюсь ей,
а я неопытным был вожатым
в ту местность, где искуситель-змей.
Гремит каток, убегают лыжи,
теряет спицы велосипед.
Чем греза дальше, тем проза ближе:
вальсок, соскок и физкульт-привет!
О, глупый, первый, неповторимый
и трижды непоправимый миг,
длиною в вечность, где с жалкой миной
на поле боя ты, выпускник,
бездарно робок… А сад за школой
и вправду райский, в колючках роз…
…И вот стою перед нею голый,
к тому ж — цветущий фурункулез.
И это ты? до чего же глупо.
Сказать бы лучше: и это я?
А дальше — стопор, а дальше грубо
как в цехе бухает кровь моя.
Пока в перчатку дудит проктолог,
и марсианская его рука
державна, а перст полномочный зорок
и в позу ставят призывника;
пока багровое отверните
он слышит над головой приказ,
а он при нищенском реквизите,
и муза не подымает глаз;
пока он Марсом трикрат затыркан,
не Марс уже, а скорей Арес,
он видит кожей, спиной, затылком,
он чует жгущий призор небес;
еще он в списках… давленье 200
и пульс 140 — 160…
главврач нахмурен… сказать по чести,
уже не рекрут, а экспонат.
………………………
Бывают встречи. Вчистую списан!
Гипертония. Ну, повезло!
Но он-то знает, каким стриптизом
его контузило и спасло.
III
Я шел своих навестить недавно, звенела осенняя нищета,
и свежий холм нарывал как травма,
едва присыпан и без креста.
И я увидел ее: сказали
два даты все, что я мог спросить.
И это ты? я сказал глазами,
и было невыносимо быть.
Я многих женщин любил, а вышло
по-настоящему ни одной.
Но если что из меня и вышло,
то ты пожалуй тому виной.
Я жив твоим попеченьем детским,
а если убит — убит давно.
Пришло рассчитаться за все, да не с кем —
просрочено и уценено.
И я подумал еще про финиш,
когда под вагоном стучал мотор.
Любовь и раскаяние — они лишь
и держат нас, остальное вздор.
А там, в окне, отлетал куда-то
пейзаж с подтеками фонарей:
пожарка с крышей военкомата,
и клуб, и что там — скорей, скорей!
А может это одно и было,
я думал, в голый глядясь простор,
ведь то, что саднит, дает и силы
не умирать, остальное вздор.
