Поэзия.Евгений Бачурин
Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 1995
Евгений Бачурин
Чайка Джонатан
«Ты кто?» — «Я чайка с волнореза,
глядящая в морскую даль.
А ты?» — «А я морскую бездну
Пересекающий корабль».
«А ты кто?» — «Я дорога к морю.
Для пешеходов и машин».
«А вы?» — «А мы из санатория,
На пляж торопимся-спешим».
«Вы кто?» — «Мы горные массивы,
Стоим на страже ночь и день».
«А мы деревья, мы красивы,
От нас спасительная тень!»
«Кто вы?» — «Мы раковины, камни,
Живем с волнами бок о бок,
Но, к сожалению, с веками
Мы превращаемс в песок».
«Я облако над горизонтом
В необозримой вышине».
«А ты?» — «А я далекий остров,
И все мечтают обо мне.
Я сплю в объятьях океана,
Зарывшись в солнечный туман,
И каждый день с моей поляны
Взлетает чайка Джонатан».
поэт
Дом стоит, из-за деревьев светится квадрат окна.
За квадратом занавеска — ситец в крапинку — видна,
Стол со скатертью кисейной, полевых цветов букет,
Лампа светит, и, рассеянный, за столом сидит поэт.
Он, как соловей о розе, в клетке-комнате поет,
То замрет в изящной позе, то пройдется взад-вперед,
Упадет в кровать усталый, глаз закроет, но не спит,
То, как путник запоздалый, к нам в окошко постучит.
Человек такого сорта, что ж, хвала ему и честь,
Хоть хватает в нем от черта, но от Бога тоже есть,
Силою воображенья, смыслом слов, игрою строк
Ситец сделает — сиренью, звездным небом — потолок,
Шкаф с сервантом — мрачным замком,
кашель — выстрелом в горах,
Тетю Нюру — куртизанкой, интригующей в верхах,
Все события и вещи, все, о чем он говорит,
Принимают то зловещий, то смешной, то грустный вид.
Вот какие у поэта есть возможности, хотя
Говорят, что он с приветом и наивен, как дитя,
Он из этой комнатенки в блочном доме, как с небес,
Зорко видел сквозь потемки исторический процесс.
До тех пор, сказать позволю, будет он, как птица, петь,
Пока вырвется на волю сердце, вскрыв грудную клеть,
Смерть тогда свободой станет, дом — музеем, а в окно
Вечность тиха заглянет с громкой славой заодно.
Варианты, варианты, но один из них верняк,
Все финалы у талантов обстоят обычно так:
Подойдет к столу и скажет нам литературовед, —
В этом доме жил когда-то замечательный поэт.
рыба
Что снится рыбе в мертвый час,
На мертвом море, в мертвой зыби,
Где мертвый глаз из мертвой глыби,
Что снится рыбе?..
гекзаметры
Вечер субботний настал, время застолий и сходок,
Свадеб, поминок, крестин и просто внеплановых встреч.
Окнами светитс дом, только идти мне в который,
Не перепутать бы корпус, квартиру и дверь.
Входишь в гостиную — стул подают, зажигалку и вермут.
Гостеприимный хозяин сегодня не в ссоре с женой.
Дочь мельтешит меж гостей, демонстрируя новое платье,
Сколько глупейших острот, многозначительных фраз.
Из театральных кругов Шурочка с мужем Платоном,
Концептуальный поэт, очень талантлив, но пьет.
Шведский культур-атташе с балериной Лили,
Лева Спивак — пианист, увлекаетс фугой и йогой.
Геночка — наш человек и не наш человек Антуан.
Сколько солидных мужчин, доброжелательных фурий!
Тост поднимают за дам, начинается жор и питье,
Начинаетс вечер субботний. Сколько компаний таких
Нынче сидит за столом…
. . .
В мировом океане бедствий,
В пучине причин и следствий
Плывет моторочка-лодочка
И попробуй ее остановь!
А в ней Алексей и Татьяна,
И не видят они океана,
И не слышат космической бури,
Потому что у них любовь.
. . .
Садится солнце, скрылось детство,
Окончен подвиг трудовой.
Куплю я в кассе трансагентства
Билет на станцию Покой.
Не знаю, сколько суток ехать
Или лететь часов туда,
Но расстоянье не помеха,
А деньги все равно вода.
Да что там, люди тратят тыщи
На рейс в Манилу и Сидней,
Чего-то ждут, кого-то ищут
В краях за тридевять морей.
Какие города и веси
Зовут в объятья нас порой!
Но как ни рыпайся — мир тесен
И тот же свод над головой.
Приходит час, когда спадает
Цветная пленка с глаз твоих
И все пространство заполняет
Лишь ровный черно-белый штрих.
. . .
От усталости меркнут глаза.
Врем «пик», тупики для разлуки,
Возвращаютс люди домой,
Погружаются в транспорт, в метро
Чередой отработанных лиц,
На коленях усталые руки,
Обручальные кольца блестят.
Муж с женой и с «Вечерней Москвой».
И, зевая от скуки,
На места пассажиров с детьми
Неразумное смотрит дитя,
Подрастая для жизни иной.
. . .
Ангел по небу летает,
Ангел с медною трубой,
Ангел не дурак, он знает
Где тревога, где отбой.
к бинки
Как все гармонично у этой миледи.
Не зр мое сердце любовью к ней бредит.
Не зр она ест геркулес и халву
И мчитс стрелою, увидев траву.
Русалочьи волосы, длинные ноги
И профиль такой ренессансный и строгий.
Какая осанка, какой экстерьер,
И узкие бедра на южный манер.
Глаза, как озера, у этой блондинки
И имя изящно-певучее — Бинки.
За каждым движеньем ее я слежу.
Волнуюсь, балую, ревную, дрожу.
Жаль только, что летом она облезает,
Ах, Бинки — афганская сука борзая.
. . .
Там, где жара несусветная,
А горные склоны, как ломти халвы,
Гуляют в тени голубые волы,
Коровы пасутся корявы
И бродят шакалов оравы.
А козы и овцы, они молодцы —
Из шерсти и пуха дворцы,
Белеют среди травостоя и пажити.
Чабан говорит: «Может, приляжете
И рядом гордость свою положите.
А после дадим покататься на лошади…»
. . .
Смотри, смотри, как плавится свеча там.
А ты печатай, девочка, печатай —
У машинистки трудный, нудный хлеб
Из литер и обрывочных судеб.
Чужие мысли, фразы из пролога,
Казенный дом и дальняя дорога,
Застывший конь на мраморной горе,
Летящий ангел в утренней поре.